Личный альбом Виктора Кувшинова

Виктор Николаевич Кувшинов (1923-1980). Тольятти, 1963 год.

Имя Виктора Кувшинова – уроженца села Нижнее Санчелеево, потерявшего на фронтах Великой Отечественной обе руки и ставшего художником, – я слышал сызмала. Давно хотелось написать нормальный, без недомолвок, сантиментов и прикрас очерк об этой местной легенде.

Повод глубоко погрузиться в материал возник восемь лет назад, когда я в роли автора концепции и экспозиции готовил выставку о нем в тольяттинском городском музейном комплексе «Наследие». Выставка-открытие «Виктор Кувшинов: личный альбом» – так мы ее назвали. И конечно, я с удовольствием вспоминаю, что мой «первый блин» в деле музейного проектирования был, как пишут в подобных случаях критики, тепло принят публикой и прессой, в том числе областной…

***

Судьба Виктора Кувшинова в чем-то сродни судьбам многих из тех, кто прославил «автомобильную столицу страны». В свое время имя тольяттинского художника Кувшинова, рисующего без рук, благодаря многочисленным публикациям о нем в центральной прессе – в газетах «Правда», «Советская Россия», журналах «Юность», «Смена» – знал весь Советский Союз.

Множество статей о «безруком живописце» из Тольятти вышло, разумеется, и в местных изданиях – как умолчать о таком колоритном земляке? Среди тех, кто писал о нем, – известные художники, писатели, краеведы Андрей Вингорский (автор первой публикации о Кувшинове: Непреодолимая воля к творческому труду // За коммунизм. – 17 июня 1956), Валентин Носков, многие другие.

Конечно, ставропольская районная газета не могла не обратиться к истории жизненного подвига уроженца села Верхнее Санчелеево Виктора Кувшинова. В 1974 году директор нижнесанчелеевской школы, внештатный корреспондент газеты Александр Меринов принес в редакцию очерк о нем («Мужество» // «Ленинский путь», 19 июня 1974 г.).

Александр Семенович так описывает бой, где Виктор Кувшинов получил тяжелое ранение с последующей ампутацией обеих рук.

«Апрель 45-го. Совсем крохотный по величине полуостров в устье реки Одер. Четверо суток отбивают бешеные атаки фашистов бойцы Польского моторизованного огнеметного батальона, от которого осталось 27 бойцов. Двадцать восьмой – их командир, капитан Кувшинов. Его, советского офицера, как и многих других, направили в марте сорок четвертого в Польскую армию имени Костюшко, чтобы научить поляков драться с фашистами.

Маленькая передышка – и немцы снова пошли в атаку. Короткими очередями, экономя патроны, заработали наши станковые пулеметы. Вдруг один захлебнулся, умолк.

– Глянул я, – рассказывает Виктор Николаевич, – вижу: уже второй пулемет выведен из строя взрывом мины. Кинулся к третьему сам. Выбросил его на бруствер – так виднее враг. Выпустил одну ленту, вторую. Прижал фашистов к земле.

Противник пустил в ход гранаты. Они рвутся все чаще и ближе. Одна упала совсем рядом, у пулемета. Крутится, шипит. Но сразу не взрывается. Рванет секунд через 6-8, если ее не придержал у себя немец. Капитан хватает гранату и бросает обратно. Там – взрыв. Крики, стоны. Так вам, сволочи!

Отец Виктора Николаевича. Из альбома «История семьи Кувшиновых». Публикуется впервые

Пулемет дрожит, как живой. Ствол раскалился. В кожухе его кипит, булькает вода. Она уже не охлаждает. Снова граната. Упала прямо под колеса пулемета. Можно успеть спрыгнуть в траншею. А пулемет? Наверняка выйдет из строя. Тогда фашистов не удержать, прорвутся. Страшно подумать, что будет с товарищами. Эти мысли, как молния, промелькнули в сознании капитана.

Секунда, вторая. Дотянулся до гранаты. Размахнулся для броска. Взрыв! Всплеск огня в глазах. Страшный толчок, лицом в песок и – жуткая тишина.

– Когда очнулся, – рассказывает Виктор Николаевич, – перевернулся на бок. Страшная боль пронзила все тело. Обе руки перебиты, изуродованы взрывом. Одежда в окровавленных клочьях. И боль адская, нестерпимая…

Потом – операционная. Наркоз. И тяжелый сон. Когда очнулся, видит: правой руки нет. Левой тоже…

Тяжело давалось возвращение к активной жизни, – продолжает повествование о подвиге Виктора Кувшинова Александр Меринов. – Оставаться пенсионером-инвалидом не мог, не хотел. «Если нет от тебя никакой пользы людям, если жизнь твоя бесполезна – лучше не жить», – думал Виктор Николаевич. Всегда помнил слова Николая Островского: «Сделай свою жизнь полезной». И опять вопрос как тупик: но как?

Постепенно научился писать («Зажав карандаш между пальцами ноги, расстилал лист бумаги на пол и целыми днями выводил букву за буквой», – описывал эти уроки сам Кувшинов. – Авт.). Начал рисовать. Делал копии с картин знаменитых художников. Вскоре приступил к самостоятельным работам, первой из которых стало полотно «Старый Ставрополь»…»

«Все карты спутала война»

В очерке явно не хватает информации о детстве и юности героя, что очень важно для понимания истории подвига. А книгу воспоминаний Кувшинов написать так и не успел. Зато сохранились два его «мемуарных» фотоальбома – незаконченный «История семьи Кувшиновых» и второй, безымянный, положенный в основу нашей выставки-открытия в ГМК «Наследие». Эти короткие записи, оставленные в доступном ему «формате», собственно, и стали главным источником информации о настоящем, не вымышленном современниками Кувшинове.

Кувшиновы – нижнесанчелеевские не в первом колене. Отец «был хороший гармонист и прекрасный сапожник, мастеровой человек, как звали его в селе. Он шил красивую модельную обувь», – читаем в «Истории семьи…». Летом 1928 года Николая Григорьевича убили деревенские хулиганы в Федоровке, куда тот отправился за заказами на пошив обуви. Евдокия Семеновна осталась с тремя мальчишками на руках: старшему Виктору было 5 лет, младшему Сашеньке – две недели от роду. Сказать, что семья познала нужду – ничего не сказать. Очень помогла бабушка, но в апреле 1939 года ее похоронили. Мать тяжело заболела. «Ее положили в областную клиническую больницу. Мы остались беспризорными. Братьев моих устроили в Ставропольский детский дом, а я уехал учиться в Куйбышев на слесаря в ФЗУ при заводе №42» (имени Масленникова)».

Семья Кувшиновых. Ставрополь, 1956 г. Публикуется впервые

Понятно, что никаких разговоров о среднем образовании никто уже и не заводил. Школу рабочей молодежи в Ставрополе Кувшинов окончил только в 1964-м (а затем Тольяттинский политехнический институт). И именно тогда, если верить одной из публикаций о нем

(М. Любославов (Воля и труд все перетрут // Гидростроитель. – 25 июля 1964), ездил в Ригу, чтобы попытаться поступить в Государственную академию художеств Латвийской ССР…

До войны «все в один голос убеждали, что мое призвание – живопись. И я уверовал в это. Все карты спутала война», – рассказывает Виктор Кувшинов в публикации «Найти свое место в общем строю» («Смена». – 1957. – №12). Но утверждать, чуть он чуть ли не с младенчества спал и видел себя художником, все же будет большой натяжкой. Это скорее из тех метафор, которыми так грешили наши «братья по цеху» во времена не столь отдаленные. Похоже, со временем он и сам уверовал в некоторые легенды и мифы, без которых, как казалось имиджмейкерам той поры, образ положительного героя не столь привлекателен для читателя.

«Несмотря на слабость рисунка, на несовершенство композиции, автору удалось создать вполне зрелое произведение, достойное показа широкому зрителю. Кувшинову 33 года. Нет сомнения, что он сможет при надлежащей методической помощи поднять свой творческий уровень художника и в дальнейшем дать на суд зрителя более совершенные и зрелые произведения живописи… Многим художникам с руками нужно у т. Кувшинова учиться любви к искусству и упорному труду», – честно, без ненужных реверансов, писал известный живописец, политзаключенный на строительстве Куйбышевской ГЭС Андрей Вингорский.

***

И в публикации Меринова о Кувшинове, и в других статьях о нем, вышедших в 1950-е – 1980-е годы, много недосказанностей. И наверное, родившимся и выросшим в СССР не нужно объяснять, почему. Вот лишь два момента, которые представляются мне ключевыми (и я говорил об этом посетителям выставки в музее).

Первый – очень важный этап послевоенной биографии Виктора Николаевича, который, по цензурным соображениям, не мог прозвучать в газетной публикации той поры. В августе 1945 года израненный, потерявший обе руки советский офицер женился на польской девушке Галинке. В феврале 1945-го он квартировал в их доме в городе Быгдощ, а когда попал в беду, девушка выходила его. В личном альбоме Кувшинова есть фотография свадьбы и собственноручная подпись автора под ней: «28 августа 1945 года. Моя свадьба с Галинкой в г. Катовице (Польша)… Галинка, обняв меня в момент съемки, сказала: «Я всегда буду с тобой и никогда не дам тебя в обиду, Виктор». Я даже не подозревал тогда, что за то, что эта польская девушка решила посвятить свою жизнь для меня и стала женой, меня обвинят в измене родине и бросят за колючую проволоку в лагерь заключенным, а ее отнимут и навсегда разлучат нас с ней».

Александр Семенович Меринов (1937-2012), ставропольский педагог, краевед. Фото предоставлено Виктором Захаровым

Судя по всему, в родное Нижнее Санчелеево Кувшинов вернулся только в 1951-м, через шесть лет после войны. Каково ему, инвалиду, было за колючей проволокой – мы уже не узнаем. На фото, подписанном «Таким меня встретила исстрадавшаяся мать», – кожа да кости…

Потом был Ставрополь. Действительно, картина, запечатлевшая город перед затоплением, – первая авторская работа Кувшинова. Авторская – в том смысле, что это не «список» с классиков, с чего начинал Кувшинов. Бесспорно талантливая картина, которая много лет хранится в московском музейном центре «Преодоление» им. Н.А. Островского, написана по мотивам знаменитой фотографии своего друга, фотографа Александра Разливанова. Но только называлась она не «Старый Ставрополь» (были и другие версии: «Ночь над Ставрополем», «Закат над Ставрополем»). Авторское название работы – «Ставрополь на закате». Чувствуете разницу? И в этом вся боль человека, утратившего малую родину. А интерпретации в более поздних заметках – это от лукавого, это уже дань той же цензуре…

Сергей Мельник