Что за прелесть этот многодневный праздник!
13 января – Маланья
До 1700 года, до петровского календарного нововведения, это было 31 декабря – канун Нового года. Полным ходом шли приготовления к праздничному застолью. «Наварила, наготовила, как на Маланьину свадьбу!» – так в старину говаривали об обильном столе. Причём тут свадьба? А какое самое изобильное застолье у русичей, как не свадебное?! Васильев вечер – перед Васильевым днём. Приметы этого вечера:
«Если в ночь ветер дует с юга – год будет жаркий; с запада – к изобилию молока и рыбы (представляю, с каким воодушевлением самаролукские и левобережные рыбари подставляли свои лица под дуновение этого благовествующего ветерка!); с востока – жди урожая фруктов». А ежели с севера? Молчок: почто заранее многомудрым старцам – составителям народного месяцеслова было стращать многострадальных селян? А вот «Если вьюга накануне Васильева дня – к урожаю орехов».
14 января – Васильев день
Приметы этого (новогоднего по старому стилю) дня: «Если Василий тёплый – к урожаю ржи». То-то отрадная примета была для нашего с вами предка селянина! А это вот ещё сладостнее для хлебороба-то: «На Новый год днём ясно – хороший хлеб уродится». Во всех месяцесловах на этот день примет приходится много-много – чуть ли не страница. И, почитай, все они: «к урожаю», «к урожаю». Знать, так хотелось нашим предкам этого – хорошего урожая-то (и в первую очередь – хлебного: хлеб – всему голова!), что в первый день Нового года эти хлебно-урожайные приметы как бы сами собой в уме крестьянина в радужно-надеждную мозаику складывались. Оно и понятно. С начала закрепощения уже в пятнадцатом веке, а особенно с Юрьева дня и уж тем более после петровских реформ, когда помещики всё более и более «цивилизовались», то бишь когда аппетиты их всё более и более возрастали (заморская одежда была в разы дороже отечественной, забугорные поездки тоже огромных затрат требовали). А посему закабаление крестьян всё усиливалось и усиливалось. Так что постоянно большинству сельского населения вплоть до столыпинской реформы и НЭПа голодать приходилось. И почему бы хоть на Новый год не поутешить себя будущим сытным годком?
На новогоднем столе у зажиточных людей обязательно должен был не иначе как красоваться молодой поросёночек жареный-пареный. Ну, у кого это на селе, кроме барского приказчика-бурмистра, купца-лавочника да разве что попа, поднимется рука порешить поросёночка, которому к зимней Матрёне (22 ноября) огромной свиньёй предстояло стать и своим мясцом потом всю зиму крестьянскую семью кормить?! А посему пиршество у рядовых селян ограничивалось «разбором свиной головы», которую перед этим в русской печи на вольном духу целый день в глиняной корчаге тушили. Бабаня моя незабвенная Матрёна Емельяновна любила, насмешница, рассказывать про моего деда Никифора Яковлевича, как он подшучивал над своими детками (при этом лукаво посматривая на любимую дочку свою Анку, матушку мою, подтрунивала-то):
– Бывалоча, выхватит ножом (специально затачивал его к этому дню!) язык-то у свиньи аж по самый корень и спросит вас: ну кто-де болтуном хочет вырасти? Вздохнёт, притворщик: знать, мол, мне придётся. Но сжалится и сынкам Яшеньке, Феденьке и Ефимушке по кусочку отрежет: им-де языкастыми да басливыми не во вред стать, чтоб девок убаивать.
Вот вслед за Рождеством и Святки пожаловали. Что за прелесть этот многодневный праздник, когда после сорока дней поста с его опостылевшей постной пищей на столе появлялись жирные щи, да пироги и курники с мясом, да разносолы всяческие! Вот уж воистину в животе, может, и тяжеловато становилось, зато на душе – весело-весело.
Всё село этими вечерами (и стар, и млад) веселилось. Ну, малышня-то уже, почитай, с полдён, а то и раньше начинала веселиться, в снежки играть. Какие мы «милитаристы» о ту пору были: все игры, в том числе и в снежки, в военные и первые послевоенные годы у нас носили «военный» характер. А вот самое-то веселье для детворы начиналось вечером – почём зря носились мы по улицам с горелками. Вот на старости лет дивуюсь: не чудо ли?! Кругом дерево, сено и солома – и ни одного пожара ни в нашем селе, ни в округе! Больше того: ни одной прожжённой фуфайки, ни одной дырочки в мальчишеских штанах от разлетающихся во все стороны искр от горелок! В самом деле: не чудо ли?! Ведь в обычные дни, в том числе и зимой, от какого-то оброненного окурка дома, как факелы, пылали…
Вот кто не одобрял наши беснования с огнём, так это уединившиеся парочки. Ну кому это понравится, когда тебя в укромном уголке осветят и на всю улицу «ославят»: «Ванька-то Маньку целу-ует, а она, бесстыдница и рукой не ведёт!».
18 января – Крещенский вечер, канун Богоявления
Красны девицы и молодые бабёночки этим вечером вот за какой приметой с большим-пребольшим интересом следили: «Яркие крещенские звёзды породят белых ярок». Что любили, то любили самаролучаночки в белых чёсоночках покрасоваться да в кипенно-белых варежечках пофорсить! Опять же, белые чулочки-носочки шерстяные (как без них в зимнюю стужу-то?) – у старух да не шибко молодых матрон они чёрные да буроватые, а у них будто изо льна (ну это когда его специально обрабатывают до белизны-то). Что тешили самаролукские, ну, наверняка и левобережные мужики своих молодых жёнушек и любимых доченек, то тешили. Ну и сношенек, конечно. Но не на показ! А то и снохачом ославят…
Раздел ведёт Анатолий Солонецкий
