«Светлое завтра» Марьи Степановны
Пожалуй, никто еще не сказал про террор лучше Василия Розанова («Уединенное»): «В террор можно и влюбиться и возненавидеть до глубины души, – и притом с оттенком «на неделе семь пятниц», без всякой неискренности… Мы, люди, страшно несчастны в своих суждениях перед этими диалектическими вещами, ибо страшно бессильны»… Но как бы кто ни относился к этому явлению, в сухом остатке в нем «нет гармонии души, нет величия», – считает Розанов. Судьба Марии Степановны Ивановой (в замужестве Карповой) – нашей землячки, одной из лучших ставропольских учениц террористки Софьи Перовской, – лишнее подтверждение тому.
Софья Перовская (13 сентября 1853 – 15 апреля 1881). Рис. из: История освобождения России. Выпуск 1 // под ред. В. Брюсова, В. Вересаева, Б. Зайцева и др./ – М.: Изд. Д. Маковского, 1917.
Питерский десант
Факт известный: в старинном волжском городке Ставрополь Софья Перовская пребывала с весны до осени 1872 года. Именно это тихое местечко было выбрано зарождающимися «буревестниками», называвшими себя народниками, для более тесного знакомства с жизнью трудового люда. Для, так сказать, «хождения в народ». Нашелся и легальный вроде бы повод: бывшая супруга богатого помещика и мирового судьи Мария Аполлосовна Тургенева устроила здесь курсы сельских учительниц.
Дочери участника Отечественной войны 1812 года, генерал-майора Аполлоса Бетева, Марии Тургеневой было в то время слегка за тридцать. В свое время она вместе с сестрой, княгиней Прасковьей Ухтомской, владела имением в ставропольском селе Репьевка. Успела «сходить замуж» за состоятельного местного помещика и мирового судью Юрия Борисовича Тургенева (между прочим, брата нашего знаменитого земского деятеля Леонтия Борисовича, который приходился родным дедом будущему писателю Алексею Николаевичу Толстому). Но брак был недолгим. Разойдясь с мужем, сохранив его фамилию и получив часть состояния, Мария Аполлосовна какое-то время жила в Петербурге, занимаясь живописью, затем – в Швейцарии: слушала лекции в Цюрихском университете и изучала педагогику. Там и сблизилась с народовольцами, и в 1872 году, получив разрешение открыть в нашем благословенном Ставрополе народную школу и курсы сельских учительниц, стала преподавать сама, а заодно пригласила внести «нецензурные идеи» (как они сами выражались) в угнетенные массы уже попавших к тому времени на заметку полиции Софью Перовскую, Сергея Чубарова и Ивана Красноперова.
Для Ставрополя, не избалованного развлечениями, появление столь колоритного «десанта» было сущим фурором. «Маленький городок Ставрополь, смотревший тусклыми окошками убогих деревянных домишек с лугового берега на Волгу и Жигули, был взбудоражен», – делилась воспоминаниями о пребывании Перовской в Ставрополе в выходившем после октябрьского переворота журнале политкаторжан дочь ставропольского мещанина Мария Карпова (М. Карпова. Перовская в Ставрополе / Записано Евтихием Карповым // Каторга и ссылка. – 1925, V (12), с. 231-234).
Если верить летописцам, получившая прекрасное домашнее образование дочь аристократа Софья Перовская согласилась преподавать в Ставрополе русский язык и литературу. А чтобы быть уж совсем близко к народу, брала уроки оспопрививания – и даже жила какое-то время у известного и уважаемого всеми (кроме, как выяснилось, самой ученицы-постоялицы и ее товарок) врача Евграфа Алексеевича Осипова.
Евграф Осипов (21 декабря 1841 – 4 апреля 1904). Юбилейный земский сборник (1864-1914) / под ред. Б.Б. Веселовского и З.Г. Френкеля/ – СПб., 1914.
Сонное царство
Имя Евграфа Осипова – одного из основателей земской медицины в Ставропольском уезде и, впоследствии, в Московской губернии, основоположника санитарной статистики, автора множества научных трудов и, как бы сейчас сказали, прогрессивных технологий в медицине, созидателя и подвижника – безусловно, навеки вписано в отечественную историю. Но есть в его биографии «пунктик» – бальзам на душу конспирологам и любителям политизировать все подряд. Существует версия: ученик знаменитого профессора Казанского университета Петра Лесгафта (лекции которого по физиологии, кстати, слушали многие будущие народники, в том числе Вера Фигнер), Осипов в студенческие годы переболел модным в то время вольнодумством. Правда, впоследствии от этого вполне излечился. (Как, к слову, и от прочих социальных хворей – в частности, от туберкулеза. Достоверно известно, что в наши края будущее светило медицины, а тогда начинающий врач прибыл, чтобы лечиться кумысом – и не без успеха.)
Перовская же никак не могла простить ему безграничную преданность делу земской медицины, на ее взгляд, слишком мелкому по сравнению с мировой революцией. «Мерзкое впечатление производит этот барин, – писала она 6 мая 1872 года в Петербург подруге и, в дальнейшем, подельнице по знаменитому «процессу 193-х» Александре Ободовской («мерзкое», судя по письмам, вообще было излюбленным словом Перовской. – С.М.). – Он женился на пустой барышне, зараженной только либеральным духом, и теперь постепенно он начинает совершенно погрязать в семейную, барскую, мелочную жизнь; все внимание свое он обращает на земскую докторскую деятельность…»
Доктор Осипов действительно за год до этого женился на представительнице старинной ставропольской дворянской семьи, владевшей поместьями (одно из них – в окрестностях Зеленовки), – Марии Николаевне Смирнитской. В описываемое время Евграфу Алексеевичу было 30 лет, его избраннице – внучке ставропольского уездного врача, дочери бывшего ставропольского судьи, а в то время уже известного московского адвоката Николая Ивановича Смирнитского, – 22 года. И конечно, трудно было ожидать, что влюбленный доктор, наконец-то обретший семейный очаг, станет вдруг требовать от молодой жены каких-то политических страстей.
«Как взглянешь вокруг, так и пахнет отовсюду мертвым, глубоким сном. Нигде не видишь мыслительной деятельной работы и жизни; и в деревнях, и в городах – всюду одинаково».
(Софья Перовская. Ставрополь Самарский, 6 мая 1872 года)
В народ, куда же еще?
Судя по переписке, в самодостаточном, далеком от всех и всяческих потрясений волжском Ставрополе Перовскую раздражало все. «Точно мертвая тишина, которую завели раз навсегда, и она так уже и двигается по заведенному… Единственный выход из этого положения – это взяться за расшевеление этого сна и помочь личностям, вроде этих учительниц, выбиться из этого положения, а между тем для этого у меня нет ни знаний, ни умения. Хочется расшевелить эту мертвечину, а приходится только смотреть на нее», – жаловалась Перовская своей петербургской приятельнице. И отчасти напрасно: трех своих учениц она сумела «расшевелить»…
Часовня в память убиенного императора Александра II в Ставрополе. Фото 1930-х годов.
Сам образ этой колдуньи (как, судя по воспоминаниям Карповой, называли Перовскую в Ставрополе) будоражил сознание провинциалок. «Ее плотная грациозная фигурка небольшого роста дышала жизнерадостной энергией. Одетая в блузку, подпоясанную кожаным поясом, в короткой темной юбке, обутая в сапожки, она резко выделялась своей наружностью». Воистину, обывателям она представлялась гостьей из будущего. И кто мог предсказать тогда, что через каких-то девять лет экстравагантная приезжая учительница будет повешена на Семеновском плацу с табличкой «цареубийца»? Что утром 3 апреля 1881 года поверх тикового платья в мелкую полоску на нее напялят полушубок и черную арестантскую шинель. А затем привезут к эшафоту на позорной колеснице, нарядят в белый саван с башлыком, и палач Фролов с четырьмя помощниками-уголовниками сделают всё, что полагается в таких случаях. И Россия, уже давно с отвращением наблюдавшая за ходом партизанской битвы группы террористов против государя, догадается, наконец, что она «беременна революцией». А мир, в свою очередь, ужаснется тому, что забеременел террором…
Так или иначе, но именно здесь, в нашем «богом забытом» Ставрополе, рекрутировалась новая поросль народоволок. Вчерашние ставропольские мещанки Ольга Сахарова, Пелагея Цветкова и Мария Иванова отправились дальше «в народ». Выпускница Ставропольского приходского училища и курсов сельских учительниц Цветкова успела поучительствовать в школе, открытой той же Марией Тургеневой в Русской Борковке, а затем вместе со своими бедовыми землячками окончить еще и акушерские курсы, чтобы пуще прежнего заняться революционной пропагандой. Вместе с Сахаровой она «вступила в тесные сношения» с матерыми агитаторами «против империи» Войнаральским и Юргенсон, пытавшимися «вразумить» наших васильевских крестьян. Там и была арестована в июле 1874 года. И не одна она – все трое попали в поле зрения охранки и были привлечены к громкому «делу 193-х». Тюрьма, ссылка, негласный надзор полиции, конспиративные квартиры – всё это они испытали на себе. И хотя лично не участвовали в многочисленных политических убийствах, потрясших Россию на рубеже XIX-XX веков (а только давали приют террористам, в том числе Перовской, Желябову и Засулич), – «подвиг» этих «повивальных бабок истории» забыть трудно.
Интересно все было устроено, правда? Пока одни, такие как Евграф Алексеевич и Мария Николаевна Осиповы, растили сыновей, занятых исключительно созидательным делом и потому успевших сделать страну процветающей, другие вдохновенно подрывали устои. Далеко не бедные и родовитые дворянки Тургенева, Засулич, Перовская и примкнувшие к ним наши ставропольские бесприданницы – все они дружно, скопом мостили дорогу в ад, по которой вскоре пустили страну большевики-ленинцы. А сыновьям и тех, и других оставалось только сдаться на милость проходимцам, пришедшим, чтобы «отнять и поделить» нажитое не их трудом.
«Как высокие просмоленные факелы горели всенародно народовольцы с Софьей Перовской и Желябовым, а эти все, вся провинциальная Россия и «учащаяся молодежь», сочувственно тлели, – не должно было остаться ни одного зеленого листика. Какая скудная жизнь…»
(Осип Мандельштам. Комиссаржевская. – В сб.: Шум времени, 1923)
Луч света
Пожалуй, из всей ставропольской троицы удачнее других построила свой «прекрасный новый мир» автор упомянутых воспоминаний о ставропольском периоде жизни Перовской Мария Степановна Иванова – «она же Носкова» – она же, в замужестве, Карпова. История умалчивает, где и как она познакомилась с таким же, как и она, «борцом за народное счастье» Евтихием Карповым, со временем оказавшимся вдруг на гребне русской культуры и общественной жизни. И, мыслимое ли дело, на стыке «темных» веков, при «проклятом царизме» известный беллетрист, популярный драматург, главный режиссер петербургского императорского Александринского театра, и – вот ведь как распорядилась судьба (!) – первый постановщик чеховской «Чайки», Карпов даже не скрывал своих критических, прямо-таки антиправительственных настроений и взглядов. Как вспоминали современники, за бесконечными обедами и ужинами в модных салонах Евтихий Павлович, не стесняясь в выражениях, вдохновенно резал, как говорится, правду-матку о том, как плохо жилось на Руси трудящемуся классу.
Правда, сам Антон Чехов был в шоке от первой постановки своего шедевра и в письмах жене Ольге Книппер называл Карпова «бездарным драматургом, обладателем бездарно-грандиозных претензий», а гениальный Александр Блок сто лет назад в «Письмах о театре» поставил жесткий диагноз: «Искусство кончается там, где начинается Евт. Карпов. Там начинается все, что угодно: педагогика, «светлые идеалы» и прочие болезни. «Здоровье» же пропадает, и путей к нему оттуда нет».
Правда, урожденная ставропольская мещанка Марья Степановна Иванова-Карпова, уделом которой в неродном Петербурге стала семейная кухня и пятеро детей, напрочь забыла о том, зачем, «разбуженная» залетной Перовской, так рвалась вон из провинциального «омута». Пока муж волочился за блистательной Верой Комиссаржевской, служившей в его театре (и сыгравшей в той неудачной карповской постановке чеховской «Чайки» Нину Заречную), громко хлопал дверями, настаивая на своей «даровитости», и разглагольствовал за чужими столами о «светлых идеалах», не допущенная к этим светским раутам супруга, по выражению той же Перовской, совершенно «погрязла в семейную, барскую, мелочную жизнь», от которой так воротило в девичестве. Она так и осталась в мемуарах современников как «жена Карпова» и только. Единственное, что осталось с давних ставропольских времен – та же лютая ненависть по отношению к «сытым либералкам», которые, на ее взгляд, мешали пробиться всему светлому и живому вроде ее «папочки» (так она звала Карпова)…
Мемориальная доска на фасаде корпуса Земской больницы: «В Ставрополе жила и работала в 1872 году виднейшая революционерка, член исполнительного комитета «Народной воли» Перовская Софья Львовна». Фото автора, 1999 год.
«Новая жизнь»
Евтихий Карпов успел поставить на сцене Александринки несколько бездарных пьес и при большевиках. Что, впрочем, не мешало ему продолжать критиковать теперь уже «новые порядки». В 1921 году ему присвоили звание «Заслуженный режиссер республики». В 1926-м Марья Степановна при большом стечении народа похоронила «папочку» на Никольском кладбище в Ленинграде (десять лет спустя его прах перезахоронили на погосте Александро-Невской лавры — согласно завещанию Карпова, невдалеке от могилы Комиссаржевской).
«Можно сказать, судьба его пощадила – он не узнал о трагической судьбе сына и внука, – пишет исследователь истории театра и кино Ирина Геращенкова («Киноантропология ХХ/20», 2014 г.). – Владимир Карпов был арестован в 1936-м в Ашхабаде, где он в это время ставил и играл в Русском драматическом театре. В 1938-м был расстрелян. Марк Карпов, родившийся в 1911 году, вырос в советскую эпоху, но не принял ее идей и реалий, за что дорого заплатил».
Первый раз внук талантливой ставропольской ученицы будущей цареубийцы был арестован в апреле 1930 года – «за участие в антиколхозных митингах». Отбыв три года в лагерях, поступил в театральную школу Алексея Дикого, затем играл в Молотовском (Северодвинском) драмтеатре. Формальным поводом для второго ареста стал пожар в театре весной 1938-го, и 1 октября того же года «японский шпион» Марк Владимирович Карпов был расстрелян.
P.S. 29 мая 1881 года протоиерей Помряскинский обратился в городскую думу с заявлением о постройке в Ставрополе на Волге часовни в память об убиенном императоре Александре II. Средства на строительство собрали «всем миром». В середине 1950-х часовню срыли вместе со старым городским кладбищем.
В Тольятти до недавнего времени было и две мемориальные доски в память о пребывании здесь Софьи Перовской. На фасаде одной из построек Земской больницы доска висела до начала этого столетия, затем, как рассказывают местные жители, ее сняли обитатели обосновавшегося здесь мужского монастыря. Где памятная доска Перовской сейчас, неизвестно. Да и сам корпус старой, возведенной еще в 1902 году больницы монахи разместившегося здесь уже в постперестроечное время мужского монастыря снесли, построив на его месте жалкое подобие-новодел. Накануне комплекс бывшей земской больницы «чудесным образом» исчез из Списка памятников истории и культуры федерального и регионального значения, расположенных на территории Самарской области.
Сергей Мельник
