Свежий батон

Первый наш телевизор отец купил в 1962 году, до этого их просто не было в свободной продаже. Он долго настраивал антенну, подключал стабилизатор, и наконец, экран засветился голубым загадочным светом. Как раз шёл фильм «Родная кровь». Там есть сцена: когда солдат достаёт чёрный хлеб в деревенской избе, чтобы угостить солдатку – вдову, то на печке сразу просыпаются дети только от одного хлебного запаха. Настолько люди изголодались в войну, что даже запах черствого каравая будил ото сна. И вот, увидев этот момент, моя мама разрыдалась. Я только в школу пошёл, поэтому сильно удивился её слезам:

– Мамуль, ты чего плачешь?

Она вздохнула:

– Сынок, детство вспомнила. Ведь в войну есть было нечего, оттого сердце и защемило. Считай, на одной картошке жили. Особенно тяжко пришлось летом сорок второго, в доме хоть шаром покати, всё фронт забрал. Как выжили – и не знаю. В семье пять девок, одна меньше другой, и только один брат старший Коля. Он да мама кормильцы, вся тяжелая работа в поле на их плечах. Слава богу ты не застал то военное время.

Помню, этот разговор отложился в моей памяти. Прошло много лет, я вырос, женился, у меня появились дети. В тот день я как раз отправился в магазинчик за углом, чтоб на вечер продукты купить. По двору выруливала фура с прицепом. Как она оказалась у нас, неизвестно, там пешеходу-то негде пройти, а тут такая махина прёт. В этот момент у бордюра стоял седенький старичок и бабулька, они ждали, когда она проедет. Фуру-то «одуванчики» пропустили, а вот прицеп аккурат на старушку шёл. Я сразу понял: «Сейчас придавит бедную», а она даже не в ум, что под колесо попадёт. Еле-еле успел выдернуть её за руку из-под прицепа. Бедняга так испугалась, что даже сказать ничего не смогла. А я повернулся и пошёл к магазинчику, думаю: успеть бы, а то закроется. Но тут старичок вмешался:

– Спасибо, молодой человек. Вы хорошее дело сделали, человека спасли.

Мне как-то неловко стало. Чего не люблю, так это когда расхваливать меня начинают:

– Да брось, дедуль, эка невидаль, что тут такого. Вы просто повнимательнее на улице будьте, а то за рулём каких только «чайников» нет, не дай бог задавят. Ну, извините, я спешу, – и пошёл.

А старичок не успокоился, продолжает:

– Молодой человек, хотите на два часа в любое время перенестись – так сказать, награда за ваш поступок? Мне это не сложно.

Тут я не удержался, засмеялся:

– Дедуль, успокойся, я уже взрослый, в рождественские сказки не верю. Можно подумать, такое возможно. Брось шутить. Ну, ты как Хоттабыч – развеселил так развеселил. Скажи кому – не поверят.

А старичок говорит очень даже серьёзно:

– Решай сам, а ежели надумаешь, то через двадцать минут на этом месте встанешь, осенишь себя Крестом и не забудь сказать: «Николай Угодник, перенеси меня на два часа туда-то». И всё. Только не забудь, одежда на тебе современная, так что будешь выделяться там среди людей. Помни об этом.

И исчез вместе с бабулькой.

Представляете, был – и нет. Во чудеса… Ничего себе, неужели такое возможно? Хотя вряд ли, путешествие во времени – сказки, в жизни такого не может быть. Хотя стоп. Но почему исчез, как по волшебству? Ведь только что вот здесь стоял, я же сам видел. И вдруг словно испарился. Как это объяснить? Хотя, может, есть смысл попробовать, по крайней мере болтать никому не буду, даже если всё это фантазия, так всё одно – никто не узнает. А вдруг сработает? И в какое время перенестись? Почему-то сразу вспомнился эпизод с хлебом в военное время, когда моя мама голодала. Первая мысль: «Ещё успею до закрытия, хоть хлеба куплю». Забежал в магазин, слава богу никаких очередей. Набрал в пакет несколько батонов, пару пачек сахара-рафинада, чайной заварки и на остатки денег взял большой кусок докторской колбасы. А сам думаю: детишки-то малые, значит, надо что-то из конфет взять. Хорошо, во внутреннем кармане мелочь завалялась. Ну как мелочь – на леденцы хватило. Я ещё выбрал в такой красивой круглой железной баночке. Вся разрисованная, специально для детей. Быстро вышел на улицу на то самое место. Уф, успел, уложился в двадцать минут. Перекрестился и попросил:

– Николай Угодник, перенеси меня на два часа к дому моей бабушки Марии в 7 июня тысяча девятьсот сорок второго года.

Я даже ничего и сообразить не успел: в голове закружилось, завертелось, меня приподняла какая-то сила, потащила, потащила и буквально через мгновение я очнулся. Гляжу – в деревне стою, рядом маленькая избушка. Огляделся. И ведь точно Асташиха, родина моей мамы, вон Храм на горе, да и ключ родниковый из-под него бьёт. Странно, почему хатка больно маленькая, ведь я, когда приезжал к бабуле, у неё дом был из кирпича, а здесь избёнка глиной обмазана и крыша, соломой крытая. Потом понял: видать, после войны построила бабуля новый дом, вот я и не признал его. Постучал в окно. Выглянула молодая красивая женщина. Я попросил:

– Хозяюшка, угости чайком, пить хочу. Иду издалека, с войны, притомился. Дружок армейский попросил свою родню навестить, он как раз с ваших краёв, здесь они где-то живут.

– Эх, мил человек, да откуда по нонешним временам чай? Морковный-то уже не пьём, не с чего. Да и угостить нечем, сами голодаем. Мой-то на войне. Как в сорок первом забрали, так ни слуху ни духу. А кого ищешь? Скажи, как фамилия, я в селе всех знаю, покажу, где живут.

Ясное дело, как звать своего родного деда, я помнил, потому и ответил:

– Да Александра Колобкова семья, не слыхала таких?

Женщина просто опешила от неожиданности:

– Батюшки, так мы и есть Колобковы. А я жена его Мария. Что с мужем-то, живой?

Пришлось успокоить:

– Когда в последний раз видел, был живой, а как сейчас, не знаю.

Она засуетилась:

– Заходи, заходи в дом, расскажи, что знаешь.

Зашёл. Маленькая комнатка, за занавеской кухонька, а на печке пять девчонок, мал мала меньше. Глядят на меня, тихонько шушукаются меж собой. Интересно, кто моя мама? Ведь она здесь среди сестёр своих. Одного беглого взгляда достаточно, чтобы понять: семья голодает. Поставил на стол пакет и стал доставать продукты. Свежие батоны просто заполонили духмяным ароматом маленькую комнатку. Мало того и сахар белый рафинад без каких-либо примесей, плюс ко всему индийский чай. И в дополнение к предстоящему пиршеству – колбаса. Выложив продукты на стол, попросил хозяйку, то есть мою бабушку:

– Принимай всё это добро, специально для вас нёс, Александр просил передать. Он, как узнал, что я буду в ваших местах, велел зайти, отдать. А мне хозяюшка ковшик воды принеси, коль чая нет, попью да скажу, что знаю.

Бабуля захлопотала, накрывая на стол. Она до последнего момента не верила, что вся еда для них, поэтому быстренько нарезала хлеб и колбасу для детей. Те долго упрашивать себя не заставили, мигом слезли с печки, расселись за стол и приступили к пиршеству. Утолив голод, девчонки осмелели.

– Ну а теперь давайте знакомиться, – предложил я. – Александр сказывал, что самая старшая Зина. А ты кто у нас?

Передо мной стояла симпатичная девчушка, от волнения она смотрела в пол. Тут до меня дошло: это же моя мама. Точно она, дай спрошу:

– А тебя, видать, Таисьей звать?

Бабуля подтвердила:

– Да, это средняя моя, Таиска. А затем Верка, Шурка и самая младшая Римма. А сын Николай в колхозе работает, его сейчас нет, он в лугах сено косит.

Интересно всё-таки видеть свою маму, ещё двенадцатилетней девчонкой. Смотри, какая она была симпатяга. Да и стеснительная, глаз-то до сих пор поднять не может. Я достал цветастую банку с леденцами и сказал:

– Вот тебе гостинец, внутри леденцы. Всех сестрёнок не забудь оделить, чтоб все попробовали.

Таисия только кивнула головой, дескать, поняла, ещё та скромница. Пока малышня пировала, пришлось для бабули придумать правдоподобную историю про моего деда. Как с ним познакомились, где он достал такие продукты. Но ничего, прошло, бабуля ничего не заподозрила. Меж тем за разговором я не забывал глядеть на стенку, где часы-ходики бойко отстёгивали время. В моём распоряжении было два часа. Минут за пятнадцать до истечения срока я стал собираться:

– Всё, прощевайте, мне пора, время поджимает. Провожать не надо.

Не хватало, чтобы я из-за стола исчез, растворился во времени. Выйдя из хатки, сразу пошёл в конец села, стараясь затеряться между амбарушек, а сам жду, когда начнётся. Вдруг опять знакомое верчение, кручение, куда-то меня потащило, потащило, и – бах, я стою у себя во дворе на том же месте. Вот уж действительно, скажи кому – никто не поверит. Да я и сам грешным делом подумал, не во сне ли это со мной происходит. По щеке себя хлопнул – нет, вроде не сплю. Сами понимаете, после всего пережитого мне захотелось увидеть маму. Благо она жила совсем недалеко, в соседнем квартале, всего-то пятнадцать минут ходу. Ключ у меня был свой, я открыл дверь. Мама стояла у плиты, готовила что-то вкусненькое. С удовольствием попробовал её стряпню. Не удержался, спросил:

– Мам, а вот когда в сорок втором голод был, вы как выжили?

Она погрустнела, задумалась:

– Сынок, да когда очень тяжко было, всегда кто-нибудь помогал. Видать, Бог нам через добрых людей помощь посылал. Раз сослуживец отца привёз продукты. И ведь сам не съел, не продал, хотя мог, потому как немалое богатство по тем временам было. Нет, всё нам принёс. Я до сих пор помню вкус той колбасы и аромат свежего хлеба. Заметь, я всегда покупаю именно батон и, когда ем, вспоминаю тот день. А из конфет обожаю леденцы. У меня даже банка сохранилась с того времени. Конфеты-то с сестрёнками мы мигом сгрызли, а баночку сберегла. Всякие фантики в ней складывала. Она для меня дорога, как память военного детства.

Я не удержался, попросил:

– Мама, можно на неё глянуть?

Она взяла с полки жестяную банку. На углах у неё краска давно стёрлась, сразу видать, во многих руках побывала. Вот эту самую банку и отдала мне со словами:

– На, гляди.

Я внимательно стал разглядывать старую вещицу и вдруг увидел: мелкими буковками внизу было написано: «Дата изготовления: 3 апреля 2001 года». Да-да, именно такая надпись была напечатана на баночке из-под леденцов, которую моя мама получила в подарок 7 июня 1942 года.

Виктор Казаев