Приключения рубля – обыкновенные и невероятные

Наверное, главным ньюсмейкером уходящего года стал рубль. За его взлетами-падениями не следила только ребятня детсадовского возраста, остальное население России чуть ли не ежедневно переживало за твердость, покупательную способность и будущее национальной валюты…

Вместе с председателем правления ФиаБанка Максимом Морозовым мы попробовали не только рассказать о приключениях рубля в прошлом, но и предположить, что ждет его в будущем.

– Максим Владимирович, рубль начала и завершения года – это, как говорится, две большие разницы. Дайте свою характеристику рублю образца января 2014 года. Можно ли было уже тогда заметить предпосылки его нынешнего нетвердого состояния?

– Информация о том, что экономика Российской Федерации стагнирует, ни для кого из специалистов секретом не являлась. И темпы ее роста обозначались в довольно узком коридоре – от плюс одного до минус одного процента ВВП. Мы также знаем о высокой зависимости экономики от цен на сырьевые товары. И это не только нефть. Это газ, стоимость которого привязана к цене на нефть. Это металлы – алюминий, медь, цинк. Это лес, минеральные удобрения и многое другое, чем торгует Россия. Продукция так называемого глубокого передела – машиностроение, нефтехимия в виде пластиков, полимеров и тому подобное – на экспорт нами поставляется в недостаточном количестве. Это одна сторона вопроса, внутрироссийская. Есть и другая – мировая. Здесь также было понимание, что темпы торможения мировой экономики продолжаются, и хорошим индикатором в этом плане является Китай.

– Почему именно Китай?

– Потому что 2/3 роста экономики Китая обеспечивается производством продукции, которая затем экспортируется по всему миру. Немалая часть экспорта – продукция мировых брендов, разместивших свое производство в Поднебесной. Так вот темпы роста китайской экономики за последние три года снизились с 10 до 7,4 процента. Значит, потребление в странах, куда в основном эта продукция вывозилась, также снижается. Это, в свою очередь, означало, что снизится спрос и на сырьевые товары. Плюсом к этому нужно отнести США, которые еще в 2001-2002 годах приняли доктрину постепенного выхода страны на максимальную энергонезависимость, которая тоже начала приносить плоды. Например, если в начале 2000-х годов в США средний автомобиль (а именно автотранспорт является главным потребителем нефтепродуктов) использовал 15 литров на 100 км, то сейчас, за счет смены парка, за счет экономических методов стимулирования изменения спроса, средний американский автомобиль сравнялся со средним европейским, потребляющим примерно 6,5 л на 100 км пути. То есть Америка шла не только по пути добычи сланцевых нефти и газа, но и по пути снижения внутреннего потребления. Поэтому импортером нефти номер один в мире сейчас является Китай. США – на втором месте. С учетом изменений внутренней добычи Америка вообще превратилась в экспортера энергоресурсов. Все эти составляющие ухудшили ситуацию и прогнозы аналитиков. Я не буду здесь говорить о Крыме, экономических санкциях, добавивших политической шумихи к макроэкономическим показателям. Но, обратите внимание, даже Германия в этом году зафиксировала отрицательные темпы роста своей экономики! Единственный, кто на этом фоне постепенно выправляет ситуацию, – те же Соединенные Штаты. Они раньше всех вошли в кризис – в 2007-м, а европейские страны годом позже. Второй очень серьезный фактор – наличие единого центра принятия решений. США – единое более-менее целостное государство. Европа… Формально – это союз, реально – все страны ЕС имеют собственные интересы, а в каждой из них – свои политики. У тех тоже интересы, но уже другого свойства.

– Возвращаясь к рублю: если взять его нынешнее положение, сколько в нем от политики, а сколько от экономики?

– Думаю, этого никто не знает. Здесь очень много составляющих: это и налоги на недропользование, и таможенная пошлина на импорт, да и сам по себе курс является неким элементом, стимулирующим экономику. Пример очень простой: как только курс превышает определенные величины, когда импортировать продукцию становится неэффективно, держится на этом уровне достаточно долго и сопровождается при этом стабильным доходом населения, начинают подниматься внутренние производители похожих товаров. Об этом же в цифрах: подняли курс за доллар выше 42-43 рублей – нам даже санкции вводить не надо, у нас объемы импорта упали настолько, что сальдо торгового баланса увеличилось чуть ли не в три раза. И этот миллиард долларов, на который Европа России какой-то продукции не поставила, – такая ерунда по сравнению с 40-50 миллиардами того, что не поставят из-за высокого курса. Но эта процедура не может происходить долгое время. Это еще один пример того, как влияет курс на внутреннюю экономику. Положительно это скажется? Да! Потому что внутренний производитель начнет производство. Поэтому политическую составляющую в рубле определить сложно.

Есть базис экономики – промышленность, торговля, финансы. А есть надстройки – политика, налоги, безопасность, государственное регулирование. Если надстройка применит некие рычаги, которые затем скажутся на базисе – налоги, тарифы, что-то еще, возможно, ситуация изменится. В этом есть и другой положительный момент: чем меньше денег для распределения бюджетом, тем лучше чиновник будет считать расходы, потому что контроль за каждым рублем усилится на всех уровнях власти и общества.

– То есть взятый федеральным правительством курс на ослабление рубля вы считаете верным?

– Да, именно так и надо делать. С какими боями в том же Китае в течение длительного периода времени не опускали курс юаня, искусственно удерживаемый тамошним ЦБ относительно американского доллара, только чтобы сделать свои товары выгодными во всем мире… А мы в России ни с того ни с сего взяли и укрепили рубль, да еще так серьезно. Валюта тоже является элементом защиты внутреннего товаропроизводителя. Другое дело, что Китай развивается путем производства средств производства. За счет своей низкой базы экономики, технологической отсталости в 70-х годах прошлого века они фактически притаскивали к себе более-менее современные технологии, где-то воровали, где-то – компилировали, адаптировали. Таким образом развивались и Япония и Корея в 20 веке, и даже Соединенные Штаты Америки в конце 19-го, начале 20 века. Мы же за эти годы развалили свою промышленность и приняли за данность вбитую нам в головы государственными деятелями мысль, что достаточно добыть ресурсы из недр земли, а все, что нам не хватает, купить за границей. Такая политика совпадает с доктриной Рейгана и Маргарет Тэтчер конца 80-х – начала 90-х годов, которая указывала, что Россия должна стать сырьевым придатком для всего мира. А такой численности населения, какая есть, не нужно: для обслуживания минеральных и сырьевых ресурсов России будет достаточно 30 миллионов человек. А надо было, как Китай: «без шума и пыли» проводить внутреннюю политику на рост собственного производства. Ведь мы же знаем, что ввозим в страну? Таможня же работает, пошлина собирается. Почему же мы не стали там, где есть спрос, формировать собственных производителей с сохранением конкуренции? Поддерживать их, как-то стимулировать переработку сырья внутри страны…

Отдельных слов заслуживает налоговая сфера, которая должна являться частью системы стимулирования экономики. Но если этого не происходит, как можно говорить о наличии сложных, точных предприятий и организаций в частных руках? При нынешней системе налогообложения такое возможно, только если государство является владельцем или собственники приближены к первому лицу государства. Частному бизнесу в большинстве своем отдано то, что не требует серьезных капиталовложений. Поэтому как не было у нас своих сотовых телефонов, своего перерабатывающего оборудования, пусть даже на отверточном уровне, но в достаточном количестве, так и нет. Китай же так пошлины поставил, что «Филипсу» выгоднее завод построить внутри страны, чем ввозить готовую продукцию. Повторю: таможенно-налоговая система должна стимулировать внутреннее производство силами своих предпринимателей и иностранных, а государственная политика должна стимулировать появление честных предпринимателей, а не тех, кто каждые три года создает новое юрлицо, боясь наезда всевозможных силовых структур и нечистых на руку чиновников.

– То, о чем вы говорите, сегодня выражается одним словом – импортозамещение.

– Импортозамещение должно было стать частью промышленной политики России. И заниматься им нужно было всегда. Всегда!

– Максим Владимирович, вы меня убедили, что слабый рубль для экономики – это стимул к росту. Насколько хорош такой рубль для вкладчика и банка?

– Для каждого банка полезна стабильность при любом курсе рубля. Как только ситуация становится нестабильной, это отражается на людях. Они начинают совершать необдуманные поступки: то ли снять вклад и купить валюту, то ли вложиться в недвижимость?.. То ли наоборот продать валюту и положить на вклад в рублях? То ли купить машину, то ли не покупать? В итоге люди, совершающие такие резкие, невзвешенные решения, обычно проигрывают. А банку в этом случае просто немного сложнее работать из-за определенной волатильности в ресурсах: они то приходят в большом количестве, то уходят.

Но для вкладчиков в слабом рубле есть и плюсы: запускаются инфляционные механизмы, которые ведут к повышению процентной ставки по депозитам. Я прекрасно понимаю, чем вызван ваш вопрос, поэтому скажу вполне определенно: роста курса доллара и евро по отношению к рублю бояться не стоит. Повторю: рано или поздно будет запущен инфляционный механизм, а это приведет и к росту заработной платы в том числе.

– То есть, несмотря на курсовые качели, на которых так увлеченно катается рубль, в будущий год мы можем смотреть с оптимизмом?

– Безусловно. Нынешняя ситуация с рублем – явление временное. Любая система находится в поисках равновесия независимо от внешних факторов. Значит, и рубль кататься на качелях будет не всегда. Одно я знаю точно: всегда было и будет выгодно считаться хорошим специалистом, профессионалом. Я знаю, что таких людей в России немало. А значит, мы можем позволить себе эту слабость – быть оптимистами.

Игорь Калантаров