Каникулы «музы»
Завтра круглая дата – 150 лет со дня рождения Инессы Арманд, «деятельницы российского революционного и международного женского движения», как называют ее современные энциклопедии. Раньше, помнится, ко всему этому добавлялось «видный, виднейший, выдающийся», причем в мужском роде (феминитивы не приветствовались). Да и юбилеи ее отмечались более пышно.
При советской власти кумачовым шрифтом во всех календарях помечались юбилеи «товарища Инессы». Той самой музы «вождя мировой революции», чьи косточки в могиле у кремлевской стены не раз, наверное, перевернулись от скабрезных анекдотов и досужих сплетен нечутких потомков…
Впервые свидетельства о пребывании Инессы Арманд в волжском Ставрополе отыскал в шестидесятые годы прошлого века уроженец Ташлы, известный тольяттинский краевед, почётный гражданин города Александр Тураев. Конечно, не обошлось без глянца и разного рода натяжек и купюр.
За примером далеко ходить не нужно. Перечитываю публикацию Александра Тураева «Инесса Арманд в Ставрополе» («За коммунизм», 24 сентября 1970 г.) к 50-летию со дня смерти «пламенной революционерки» и спотыкаюсь уже на эпиграфе, видимо, взятом автором из книги другого записного биографа «борцов за народное счастье», только столичного. Цитата вроде приведена точно. «По-моему, человек только тогда человек, когда он борец», – это вполне «в духе и букве» той эпохи. А вот с авторством высказывания что-то, мягко выражаясь, неладно. Согласно тексту документальной повести Павла Подляшука «Товарищ Инесса» (М.: Государственное издательство политической литературы, 1963), откуда Тураев взял цитату, сказала это на похоронах Инессы Арманд некая «московская работница Калыгина». В его же интерпретации она почему-то превратилась в мужчину по имени «А. Кулыгин».
Впрочем, это объяснимо. Не случайно же в своих публикациях Александр Михайлович называл Инессу Арманд «мужественным борцом за счастье трудового народа».
«Вы жертвою пали в борьбе роковой»
В газетных подшивках сохранился репортаж церемонии открытия мемориальной доски Инессе Арманд в октябре юбилейного 1967 года на фасаде главного корпуса санатория «Лесное»…
Напомню, не только Инессе Арманд – в тот же ноябрьский день в городе были открыты доски памяти цареубийцы Софьи Перовской, участника разгрома антибольшевистского крестьянского восстания – «чапанки» Валентина Ингельберга, первого советского «градоначальника» Василия Баныкина. Как бы аргументируя, для чего это сделано, газета «За коммунизм» писала:
«Празднуя 50-ю годовщину Великого Октября, мы склоняем головы перед подвигом тех, кто, не щадя себя, боролся за народное счастье и отдал жизнь за него. Теперешнее молодое поколение не видело пожарищ войны, виселиц, замученных жертв. И хорошо, что не видело. Именно за это пришлось сражаться старшим»…
…Как там у Ленина, наизусть же и мы учили: «Газета — это не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, она также и коллективный организатор!» Потому-то еще, наверное, и напомнила мне эта цитата фрагмент одного из выступлений не менее «пламенного борца-пропагандиста» Пальмиро Тольятти, «в которого» тремя годами ранее переименовали старинный волжский Ставрополь. Он, похоже, был искренне убеждён, что все потрясения не просто в прошлом – советской молодёжи больше ничто не угрожает: «ни правительство, ни экономические кризисы, стихийные бедствия или перспектива стать пушечным мясом»…
Геройски бежала…
«В этом санатории в 1913 году лечилась от туберкулёза виднейший деятель большевистской партии АРМАНД Инесса Фёдоровна», – гласила мемориальная доска, которая уже в постсоветское время безвозвратно исчезла со стены санатория (в 2002 году ее вычеркнули и из «Реестра памятников истории и культуры города Тольятти»). А сам замечательный историко-культурный памятник – старый, еще дореволюционной постройки, корпус «Лесного», как это обычно случается, нежданно-негаданно сгорел и всеми правдами-неправдами был выведен из-под охраны государства. Недавно сообщалось, что лакомый земельный участок в сосновом бору, на котором когда-то действовала одна из лучших в России кумысолечебных здравниц, а в годы войны работал эвакуированный из осаждённой Москвы знаменитый Военный институт иностранных языков Красной Армии, выставлен на продажу…
«…Задумчиво склонили головы вековые сосны. Вонзились в непроходную чащу стрелы-просеки, что берут своё начало у главного корпуса, – продолжала нагнетать пафос газета «За коммунизм». – В старом уездном городе Ставрополе, в том самом сосновом бору, где сейчас стоят корпуса санатория «Лесное», И.Ф. Арманд отдыхала и лечилась в течение почти трех месяцев. Отсюда, не явившись в царский суд, бежала через Финляндию за границу. И вскоре оказалась в Поронино, где в то время был и В.И. Ленин. До конца своих дней И.Ф. Арманд работала рядом с Владимиром Ильичом, отдавая делу революции все свои силы».
Чудесное лето в Ставрополе
Советские историки даже не смогли придумать ей «легенду», которая бы доступно объяснила, что заставило ее так истово отдаться большевистской идее, положить на нее жизнь. Не насильственный вроде бы брак и далеко не бедная жизнь с сыном московских фабрикантов Армандов, в семье которых после смерти отца, парижского артиста, росла урождённая Элизабет Инес Стеффен (Елизавета Фёдоровна, как называли её в официальных документах). Пятеро детей, с лёгким сердцем оставляемых ею на попечение мужа во время бесконечных странствий по заграницам и российским провинциям, конспиративным квартирам, партийным центрам и тюрьмам: «они у нас такие любящие, привыкшие к ласке, и это, конечно, всё у них будет, раз они с тобой» (из письма Александру Арманду, август 1908)… Но всё это в жизни Инессы – на втором, если не на третьем плане. На первом – идея освобождения угнетённого человечества, и прежде всего «работниц» (поэтому, наверное, и эпиграф из выступления одной из таких работниц над её гробом) от ненавистных кухонных оков. И ничего удивительного, что необходимость советской барщины – трудовой повинности для замученных очагом женщин, да и прочих изысков большевиков, она отстаивала столь же убедительно…
По воспоминаниям старшей дочери Инессы – Инны Арманд (1898-1971), до пенсии проработавшей в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, – всю осень 1912 года и зиму мать, в третий раз арестованная по делу о «Петербургской рабочей группе РСДРП», просидела в «предвариловке». «Суровый тюремный режим подорвал её здоровье, а между тем ей предстоял суд», – писала она Александру Тураеву (письмо хранится в его личном фонде в управлении по делам архивов Тольятти) 27 февраля 1967 года. Вырваться из тюрьмы Инессе помог муж, добившийся освобождения под залог. Случилось это 20 марта 1913-го. Явиться в суд обязали через пять месяцев.
Постановлением министра внутренних дел Российской Империи ввиду болезненного состояния ей разрешили отбыть оставшийся срок гласного надзора, взамен Архангельской губернии, в избранном месте жительства, и «она избрала… Самару». А там «она подала прошение губернатору о разрешении провести лето в дачной местности. Ее просьба была удовлетворена, о чём через полицмейстера губернатор и известил Инессу Фёдоровну». В отношении губернатора полицмейстеру от 30 апреля 1913 года говорится об отсутствии «препятствий к удовлетворению ходатайства Арманд».
– Маме предложили жить в Самаре до суда, – писала Инна Арманд. – В Самару она приехала 21 апреля и подала прошение о том, чтобы лето провести в дачной местности. Ей разрешили. Она решила искать дачу в Ставрополе или в Белом Яру, но ей так понравилось в Ставрополе, что она сняла дачу там (дача Богданова).
Вот что она писала отцу моему по этому поводу в мае:
«…Приехав в Ставрополь, я была так очарована местностью, что никуда не поехала дальше и, наткнувшись на сторожа одной дачи, осмотрела ее и наняла. Дача стоит в сосновом лесу, на высоком откосе. Спуск тоже покрыт соснами. Внизу маленькое озеро – подальше виднеется большое озеро – вдали полукругом высятся Жигули. В маленьком озере недалеко от дачи купанье»…
В конце мая, после окончания занятий в школе, мы, дети, тоже приехали в Ставрополь и прожили с матерью счастливые 2 месяца. Конечно, это было чудесное для всех нас время. Сосновый лес, чудесный воздух и кумыс сделали своё дело – мама очень хорошо поправилась. А какая радость быть наконец всем вместе – мы не виделись с матерью больше года!..
Особенно мне запомнилась прогулка в Жигули, как мы карабкались на Молодецкий курган. Было очень жарко, а потому трудно лезть в гору, но зато какая красота кругом»…
Как пишет Тураев, во время таких прогулок «Инесса Фёдоровна рассказывала детям о Ленине, о том, как большевики во главе с Бауманом и Литвиновым бежали из киевской тюрьмы, о необычных подвигах революционера Камо».
– К сожалению, этот период полного отдыха был у мамы непродолжительным. 4 августа она получила повестку… что ей надлежит явиться в суд. Настала пора нам снова расстаться.
«Работа адовая»
Помните строки из доклада Маяковского Ильичу на белой стене: «Товарищ Ленин, работа адовая будет делаться и делается уже»?
Инесса Арманд осталась в истории как лучшая из таких работниц. «Инессе посчастливилось работать под непосредственным руководством Владимира Ильича Ленина. Она была активным и стойким проводником ленинских идей, энергичным исполнителем ленинских поручений, одарённым партийным публицистом и организатором. Она по праву заняла место в ленинской гвардии», – эту цитату старой большевички Стасовой нередко использовали советские биографы Инессы Арманд…
«Ужасно люблю время, проведенное в Ставрополе», – писала она сама. И понятно, почему. Опять же понятно, почему ставропольский факт жизни Арманд советские её биографы словно не заметили: что он по сравнению со страданиями «за правое дело», арестами, ссылками, преподаванием в партшколе Лонжюмо, конференциями РСДРП и интернационалистов, французскими переводами Ленина и подготовкой вооруженного восстания? Потому и не упоминают, что те три месяца, которые Арманд провела в Ставрополе, – пожалуй, единственный человеческий эпизод в ее «брошенной на алтарь революции» жизни.
Сергей Мельник
