Ставропольское наследие Константина Седова
Константин Рафаилович Седов (26 мая 1918 – 19 июля 1999) – доктор медицинских наук (1967), профессор, действительный член Российской Академии медицинских наук, лауреат Государственной премии СССР (1982). Родился в селе Иваново Рыбинского района Ярославской обл. С отличием закончил Военно-медицинскую академию им. С.М. Кирова. Участник Великой Отечественной войны. Подполковник медицинской службы. В 1948-м защитил кандидатскую диссертацию. С 1949 года заведовал терапевтическим отделением Ставропольской районной больницы. С 1955-го был начальником объединенной больницы Куйбышевгидростроя (Портовой больницы) в Ставрополе. С 1958 года – заведующий кафедрой госпитальной терапии Иркутского государственного медицинского института. Один из организаторов и зампред Сибирского отделения РАМН. С 1986 года – директор НИИ медицинских проблем Севера СО РАМН. Награжден боевым орденом Красной Звезды, орденами Ленина, Октябрьской Революции, медалями.
Вроде как на одной земле все живем, а так по-разному. Одни уходят «в иной, лучший мир», оставив в этом добрую память о себе и наследие, порой всемирное. Другие – лишь малоприметные следы. А кто-то вообще ничего, будто и не жили. Выдающийся врач и ученый Константин Седов – из первых…
До столетия со дня рождения своего старшего товарища и наставника, корифея местного здравоохранения Романа Левицкого, отмечавшегося в Ставрополе-Тольятти в августе 1999-го, почитаемый в научном мире иркутский профессор, академик Константин Седов не дожил всего-то несколько дней. Теперь же пришел черед его юбилея. За Уралом, во всяком случае, отметили 100-летие патриарха отечественной медицины. Могли бы и у нас: как-никак, десять незабываемых лет (а помножьте на дни и бессонные ночи) отдано им ставропольчанам.
Надежный приют
Военная и послевоенная ставропольская земская больница стала спасительным приютом для многих неординарных, а потому ничуть не избалованных судьбой людей. Таких, как сам главный врач районной больницы Левицкий. Таких, как герой этой публикации.
В 1949 году Константин Рафаилович возглавил терапевтическое отделение Ставропольской больницы, в то время единственной в районе. К тому времени он уже защитил кандидатскую диссертацию.
Как и главврач, Седов попал в опалу и приехал в тихий пока еще (правда, замерший в ожидании больших перемен в связи с грядущей небывалой «великой сталинской стройкой»), далекий от столиц волжский Ставрополь – как говорится, подальше от глаз. Два года до этого он служил под Самарой-Куйбышевым – заведующим амбулаторией Объекта №15 Министерства связи (п/я №469), отстроенной еще в годы войны для связи с миром эвакуированного из Москвы сталинского правительства, и пришел к выводу, что мощные частоты пагубны для здоровья обслуживающего персонала: люди нуждаются в особых условиях.
«Это особо секретное учреждение являлось местом, откуда во время войны на весь мир передавалась информация о событиях в стране и сведения с фронтов — сводки Совинформбюро, – писали об объекте №15 коллеги Седова. – Отсюда голос Левитана информировал граждан СССР о горестях и радостях нашей Родины. Здесь стояли мощные радиопередатчики, дающие колоссальное излучение. Если один конец провода втыкался в землю, а другой присоединялся к лампочке, то она загоралась!» И действительно, можно представить, каково было там работать. Мог ли «не заметить» это прошедший войну офицер-медик? Мог ли промолчать?
Понятно, что тем, кто «много на себя брал», в те времена «нездоровилось» (как, впрочем, и всегда). И в Ставрополе Седов пережидал лихие времена. Такова, во всяком случае, версия сына главврача ставропольской больницы Леонида Романовича Левицкого.
Известный хирург Владимир Бенкин, который работал хирургом в ставропольской больнице с 1950 года, полагал, что причиной, вынудившей Седова «прятаться» в ставропольской глубинке, была малоизвестная страница его биографии, связанная с пленом. В тихий Ставрополь он успел прибыть «своим ходом», понимая, что – по законам того времени – могло быть и иначе: «стройке коммунизма» требовались десятки тысяч рабочих рук. И, как вспоминал тот же Бенкин, поскольку своей больницы в Кунеевлаге не было, заключенные (под присмотром вооруженных лагерных охранников) лечились потом в ставропольской больнице вместе со ставропольчанами.
Неординарный профессор
В представлении на награждение боевым орденом Красной Звезды, написанном 14 марта 1945 года на начальника терапевтического отделения госпиталя №5290 капитана медслужбы Седова, о пребывании его во вражеском плену, естественно, ни слова.
Не последним в рейтинге фронтовых наград орденом Константина Рафаиловича наградили за то, что благодаря опыту, усилиям и заботам начальника отделения и его подчиненных смертность «чрезвычайно тяжелого контингента раненых» и инфекционных больных там была практически нулевой: из 200 тяжелораненых выживали 199. Наградили за то, что сумел создать и сохранить островок жизни в океане смерти.
В том же наградном листе кратко перечислены вехи его пути по разбитым дорогам войны: с июля 1941 года – Калининский фронт, с июля 1943-го – Степной, затем 4-й Украинский и 1-й Белорусский. Страницу, связанную с пленом, открыли последующие биографы Константина Рафаиловича, среди которых и его сын, также посвятивший себя медицине.
Как оказалось, в мае 1942 года вчерашний студент Военно-медицинской академии им. Кирова, теперь уже фронтовой врач Седов попал в плен. До февраля 1943-го содержался в лагере для военнопленных на Холодной горе в Харькове. Участвовал в организации и работе теперь уже хорошо известной историкам подпольной группы под руководством профессора Александра Мещанинова, которая переправляла на волю заключенных под видом мертвых.
«Физически здоровым узникам вспарывали кожу на животе и зашивали – делали видимость хирургической операции – или ставили сыпной тиф или еще какой-нибудь подобный диагноз, – писал внук Седова. – Немцы боялись даже близко подходить к инфекционному блоку, поэтому не проверяли его так тщательно. А когда происходил побег, на место бежавших клали уже умерших из морга».
Таким образом подпольщики спасли около двух с половиной тысяч узников нацистского концлагеря.
В статье к 90-летию со дня рождения Седова «Эпоха – Константин Рафаилович» доцент Иркутского госуниверситета Юрий Зобнин приводит интересную подробность: в момент наступления Красной Армии «16 февраля 1943 г. подпольная организация, руководимая К.Р. Седовым, призвала заключенных к восстанию. Заключенные захватили лагерь и водрузили над ним красное знамя. Потом все, кто мог держать оружие, ушли на фронт»… Но, честно говоря, даже не эти факты его биографии потрясли меня. В наградном листе на капитана Седова, который, к слову, почему-то не попал в поле зрения иркутских ученых-медиков, – а напомню, шла война «не на жизнь», – с удивлением обнаружил строчку: «Ведет научную работу».
Те, кто писал о Седове, справедливо отмечают, что научными изысканиями он занимался даже в плену, в итоге был собран материал о 2247 случаях алиментарной дистрофии у военнопленных.
Вид на город со стороны Ставропольской больницы (на переднем плане). Начало 1950-х. Фото из книги «Ставрополь на Волге и его окрестности в воспоминаниях и документах» (авт.-сост. В.А. Казакова, С.Г. Мельник. – Тольятти: Городской музейный комплекс «Наследие», 2004).
Большому кораблю…
Куда бы ни забросила судьба Константина Седова, материалов для научных исследований было более чем достаточно. К тому же очень пригодились привезенные с фронта трофейные «гастроскоп, ректоскоп, бронхоскоп и отоскоп фирмы «Wolf».
Как вспоминает первый руководитель Ставропольского горздравотдела Любовь Слесаренко, которой выпало («выпало счастье», подчеркивает она) работать с Левицким и Седовым, все это пошло в «дело внедрения новых современных методов обследования и лечения больных… Седов прекрасно владел такими методами исследования, как гастроскопия, бронхография, ЭКГ, баллистокардиография, векторкардиография и др.».
Приехав в Ставрополь летом 1950-го, выпускница Архангельского мединститута Слесаренко пришла в ужас: от страшной жары и непроходимых песков, от разительного контраста с подтянутым портовым городом. Оазисом стала для нее больница.
Любовь Ивановна вспоминает:
– Когда меня провели в отделение единственной в то время в городе больницы, я была поражена чистотой и порядком. Выскобленные до блеска деревянные полы, накрахмаленные белые занавесочки на окнах, чисто простиранное постельное и нательное белье. Создавалось впечатление, что здесь только что закончили подготовку к приходу комиссии – а это была обычная жизнь, начиная с военных лет, когда они по месяцам не выходили из больницы, оказывая медицинскую помощь на достаточно высоком по тем временам уровне. Врачи и медсестры на своих плечах вынесли всю горечь утрат и ужас войны. Они приносили из дома одежду для больных, нередко помогали убирать урожай на полях, в колхозах, постоянно, в любое время ночи, выезжали в сельские больницы.
Что меня удивило – там были организованы абсолютно все службы: прекрасный рентгенкабинет, клиническая лаборатория, зубной кабинет и зубопротезная лаборатория, туберкулезный, кожвенпункт, женская консультация, аптека. Все службы умещались в этой маленькой больничке, единственной на город. А еще меня поразило, насколько был подобран персонал – в этой больнице учиться можно было у всех, от главврача до санитарки… Это потом уже потихонечку от нас стали отмежевываться: построили противотуберкулезный и кожвендиспансер, родильный дом и все остальное. Но именно наша больница была родоначальницей всего здравоохранения города Тольятти… По воспоминаниям Бенкина, Ставропольская больница по сравнению с другими районными была «небо и земля».
Уже будучи заведующей Ставропольским здравотделом, Слесаренко писала характеристику на Седова – видимо, уже в 1958-м, когда медицинское начальство заметило, что талантливый ученый и практик явно перерос провинциальный волжский городок (население которого, по генплану Ленгипрогора того времени, не должно было превышать 150 тысяч человек). Он получил кафедру и перспективы, новый, сибирский размах. Большому кораблю, не зря говорят, большое плавание.
Сергей Мельник
