Сталинская закваска Олега Хромушина

Смерть «гениального зодчего коммунизма», о которой страна узнала 65 лет назад, кого-то, наверное, опечалила – но только не сотни тысяч подневольных участников «великих сталинских строек». В начале марта 1953-го Олегу Хромушину – вчерашнему фронтовику и будущему самому мажорному советскому композитору (на произведениях которого, к слову, выросло не одно поколение советских детей) – до выхода на свободу оставалось пятнадцать месяцев.

Олег Николаевич Хромушин (1927-2003) – композитор, дирижёр, заслуженный деятель искусств РФ (1984). Награждён орденом Отечественной войны II степени, орденом Дружбы и др. Лауреат премии Президента РФ в области культуры и искусства (2002).
Фото из семейного архива. Ставрополь на Волге, 1955 год.

В апреле 1950 года красноармейца Хромушина арестовали по обвинению «в написании частушек антисоветского содержания»… в 1942 году (!). Аукнулся искренний ребяческий патриотизм, как писал Олег Николаевич уже в начале девяностых, в ответ на мою просьбу рассказать о белых пятнах его биографии. В краевом Ставрополе, где не успевшая эвакуироваться семья переживала гитлеровскую оккупацию, «как-то я обнаружил на стене листок с частушками, ругающими Сталина и вообще нашу систему, – вспоминал композитор. – И тут во мне сыграла сталинская закваска, заложенная в наши пионерские души 30-х годов. Возмущённый за своего вождя, я сорвал листок и отдал руководителю оркестра, где вынужден был халтурить на домре-теноре, чтобы прокормить семью».

Уже после освобождения Ставрополя, с сентября 1944-го, Хромушин шесть лет отслужил в армии, его «часть воевала и на Западе, и на Востоке». Но врага разгромили, и миллионам беззаветно преданных родине бойцов, равно как и сражавшимся против них «власовцам», нашлось общее применение: теперь нужно было поднимать страну из руин за единой и неделимой колючей проволокой.

Кто-то донёс, и давние частушки «повесили» на Хромушина. Летом 1950-го 23-летнего военного музыканта, вынужденного под пытками признаться в «преступлении» и осуждённого Смерш МГБ СССР по 58-й статье на 10 лет лагерей и 5 лет «по рогам» (поражения в правах), отконвоировали на грандиозную «сталинскую стройку» – сооружение Волго-Донского канала.

«Год проработал на сталинградском лесозаводе им. Куйбышева (грузили бревна), – писал он.– А потом я был назначен дирижёром духового оркестра стройки – разумеется, состоящего из музыкантов-заключённых…

Отношение ко мне во всех лагерях, где я пребывал, было довольно лояльным – и со стороны «блатных», и тем более со стороны «фашистов» (так называли 58-ю статью, к которой принадлежал и я). Конечно, музыка выручала меня на всём моем лагерном пути.

Со мной в лагере был аккордеон, на котором я по вечерам, после работы, играл – как для своей бригады, так и для других обитателей лагеря».

Хромушин вспоминал, как однажды, когда по неопытности отморозил руки, бригада заключённых отработала за него три суровых зимних месяца.

«До ареста у меня не было никаких экстремистских настроений. Я был лояльным комсомольцем, преданным делу Ленина-Сталина. Не будь ареста, я, наверное, был бы или военным дирижёром, или комсомольским, а затем партийным функционером. Волго-Дон впервые поколебал мои «правильные» идеологические воззрения, а Куйбышевская ГЭС только закрепила прозрение…

Уже много позже я понял, что безграмотный человек, имеющий сильную волю и захвативший неограниченную власть, – это трагедия науки и культуры, трагедия мыслящих людей (независимо от их классовой принадлежности), это трагедия нации…»

(Олег Хромушин, из письма автору, август 1990 г.)

Этап в Жигули

«В 1952 году Волго-Дон официально был построен. Были награды, амнистия, но нашей статьи всё это не коснулось. В марте 1953-го, как известно, умер Сталин, и смерть его послужила поводом для освобождения из тюрем и лагерей уголовной братии (кстати, довольно быстро возвращённой в свои «родные места»)»…

Одна «великая стройка» закончилась, развернулась следующая, последняя сталинская и, пожалуй, самая масштабная — крупнейшей в мире Куйбышевской ГЭС. Даже в день смерти «вождя и учителя» ещё не «огорошенная» некрологами страна привычно славословит и клянётся перевыполнить все его «гениальные предначертания». Так, согласно заметке в газете «Комсомольская правда» от 5 марта 1953 года, здесь, в Жигулях, до коммунизма чуть ли не рукой подать: «Выросли новые рабочие поселки и города. По обоим берегам Волги проложены железные дороги. Из котлованов гидростанции, шлюзов и водосливной плотины вынуты миллионы кубометров грунта. Началась укладка бетона в основание гидротехнического сооружения»…

Конечно, не романтика вовсе, а вполне земные желания «влекли» сюда многих наших соотечественников, обитавших по обеим сторонам лагерной колючки. Одних — не умереть с голоду в тяжелое послевоенное время, других — скорее выйти на волю.

И вот, «летом 1953 года мы с одним музыкантом, трубачом Николаем Мишениным, написали заявление в ГУЛАГ с просьбой отправить нас на Куйбышевскую ГЭС, где можно было, работая, получить зачёты. К нашему удивлению, ответ пришел довольно быстро, и уже в сентябре мы спецнарядом были отправлены по этапу, через Сызранскую пересылку на Куйбышевскую ГЭС. Спецнаряд предписывал нам работу по специальности – или в оркестре, или в культбригаде».

Однако, узнав, что Хромушин отбывает по 58-й, вместо лагерной самодеятельности его отправили на общие работы — строить домики-коттеджи в Соцгороде.

Он попал в «двухтысячный лагерь», который располагался в так называемом Третьем посёлке (тольяттинцы топоним, как и Соцгород, в нынешнем Тольятти жив и здравствует). Лагерь «специализировался» на осуждённых по 58-й статье.

«Население» нашего лагеря было в основном политическим, поэтому обстановка (я имею в виду общечеловеческий климат) была, в общем, спокойной, почти нормальной – если, конечно, пребывание в лагере можно считать нормальным явлением, – писал Олег Хромушин. – Я не помню, чтобы в нашем лагере были какие-то «взрывы страстей». Но гласность была стопроцентная! Вслух несли и Сталина, и партию, и всю систему социализма. Кстати, те, кто ругал советскую власть, работали на стройке лучше всех. И для себя я уже тогда отметил, что так себя могут вести только порядочные люди».

О том, что именно заключённые, и в первую очередь политические, вытянули гигантскую стройку, свидетельствуют и авторы воспоминаний в книге «Вечный двигатель. Волжско-Камский гидроэнергетический каскад: вчера, сегодня, завтра» (авт.-сост. С.Г. Мельник. – М.: Фонд «Юбилейная летопись», 2007), подготовленной в своё время при поддержке компании «РусГидро».

Сталинский нарком Вячеслав Молотов на строительстве Куйбышевской ГЭС. Портпосёлок, клуб «Гидростроитель», август 1955 года.
На переднем плане первый начальник КГС генерал-майор Иван Комзин, первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС Михаил Ефремов.

Духовная жизнь

«Если затронуть духовную жизнь лагерей, то она порой была намного выше духовной жизни не только сел и деревень, но и многих городов Советского Союза. Ведь какие люди были упрятаны за решётку!»

Хромушин убедился в этом ещё на Волго-Доне. В том же лагере, где он отбывал срок в роли дирижера оркестра, состоящего из узников, дислоцировалась культ-бригада, укомплектованная ими же: художник из Большого театра, премьер Ростовской оперетты Иван Постников, актёр МХАТа Зиновий Цильман (Тобольцев). Руководил культбригадой один из лучших хоровых дирижеров страны – бывший главный хормейстер прославленных ансамблей песни имени А. Александрова и Всесоюзного радио Самуил Карлович Мусин, лишённый свободы по такому же нелепому доносу, как и наш герой.

«Гениальный дирижёр! Он дал мне очень многое: и музыкальный вкус, и музыкальный интеллект».

В Кунеевлаг на сооружении Куйбышевской ГЭС, нового Ставрополя и Жигулёвска тоже собрали-согнали цвет отечественной культуры и науки. По воспоминаниям ставропольчан, в «политической» зоне на Третьем посёлке время от времени давали концерты, на которые попадали и избранные горожане. Благо талантов за колючкой было немало. В числе тех, кто так же, как и Хромушин, подневольно-подконвойно отстраивал Ставрополь-Тольятти, был, например, аккомпаниатор знаменитой Лидии Руслановой (сама она тоже прошла ГУЛАГ).

Неподалёку, в Комсомольском клубе (ныне ДК 40 лет ВЛКСМ), в то же время работал театральный коллектив под руководством Юрия Клавдиева — недавнего узника Соловецкого лагеря особого назначения, а затем Норильлага, где он по такому же дикому навету отбывал срок вместе с такими же, как он, «фашистами» Иннокентием Смоктуновским и Георгием Жжёновым. В 1949 году, после северных лагерей, Клавдиева, которого по праву считают одним из основателей Норильского театра драмы и театрального дела в Тольятти, отправили в ссылку в Кунеевку. Со Смоктуновским они дружили и потом, на воле…

«Вся кадровая политика клубов в Ставрополе решалась за счёт музыкантов, освобождающихся из лагерей», – утверждал Олег Николаевич. Уже после освобождения он тоже поработал на ставропольской культпросветовской ниве. 11 июня 1954 года, после выхода указа Президиума Верховного Совета СССР о «несовершеннолетних преступниках», Хромушин вышел на свободу «с чистой совестью» и аккордеоном.

«Если бы я не занимался музыкой в лагере, на воле меня бы никто не знал как музыканта. А так, я был известен за пределами лагеря среди молодёжи. После освобождения полтора года проработал в клубе «Строитель» на ВСО-5, создал довольно мощную самодеятельность, которая заняла 3-е место по Куйбышевской области. Я этим очень гордился…»

P.S. По данным УФСБ по Самарской области, на строительстве Куйбышевской ГЭС с 1949-го по 1958 год было задействовано 219438 заключённых. По воспоминаниям современников, в том числе вольнонаемных руководителей, политических было примерно четверть от всего «контингента».

«Бериевская» амнистия здесь также не коснулась политических. На 1 января 1953 года численность заключенных Кунеевлага составляла 45961 человек, к концу года – 46507.

Сергей Мельник